Александр Иванович ИвановАЛФАВИТ, ИЛИ Я ХОЧУ В ШЕСТИДЕСЯТЫЕ

Баллада о холодце

Не внемля ароматным струям,

В багровых отблесках огня

Свиное рыло из кастрюли

С укором смотрит на меня

И говорит: «Чревоугодник,

Богуй покуда на земле,

Меня ты вспомнишь в преисподней,

Беснуясь в адовом котле!

Тебе варить меня, презренный,

Ещё от силы два часа,

И я, невинно убиенной,

Отправлюсь тотчас в небеса.

Тебе же до скончанья века

За это хамство на земле,

За свиноеда-человека

Томиться в пекельной смоле».

И, что ответить ей, не зная,

С почтеньем крышку приподняв…

«Не я убил тебя, родная, –

Сказал я. – Зря ты на меня

Необоснованно сердита,

Да я тридцатник отвалил

За полбашки, а три копыта,

Возможно, даже не твои».

В ответ, ошпаренный бульоном,

Я услыхал, как с неба гром:

«Кому за подлость миллионы,

Кому и тридцать серебром –

И далее хоть плачь, хоть смейся, –

Ты знал Иуду-подлеца!»

о обвиненья в фарисействе

Я вслух уже не отрицал.

Так эта морда кипятилась

Часов, да-да, не больше двух,

Когда же крышка приоткрылась,

Я уловил искомый дух.

И голос, явно издалёка,

Как бы из вытяжной дыры

Пропел: «Хоть жизнь была жестока,

Я всех прощаю с сей поры,

Теперь душа моя нетленна,

Вкусила райских желудей,

А тело мерзко, тело бренно,

Сожри, сожри его скорей!

Я думала, меня ты губишь,

Что ты, как рок, неотвратим,

И поняла: меня ты любишь,

Ведь мы же любим, что едим.

Род человечий ненавидя,

Была дерзка я и груба,

В миру звалась я Зинаида,

А здесь я – кроткая раба».

И в доказательство несильно,

А деликатно так, как бы,

Ну, что ли, спреем апельсинным

Слегка пахнуло из трубы.

Она роптала? Да, роптала –

А кто б из смертных не роптал

Под плахи стук и звяк металла?

И что в итоге? – Идеал!

На небо взяли нашу Зину,

И вот, как зорька, хороша,

Среди дубов и апельсинов

Витает Зинина душа.

И тело между тем поспело,

Копытца были в самый раз,

И я решительно и смело

Крутнул за вентиль – газ погас.

Как истый банщик, после бани

Я дал остыть им полчаса

И мякоть вилкой раздербанил,

А кости – грешен – обсосал.

Признаюсь, отлегло от сердца

От откровений свысока,

И я решил: побольше перца,

Укропу, соли, чеснока.

В тоске по песне недопетой,

С надеждою на рецидив

Бульоном сверху залил это,

Его сквозь марлю процедив.

Весь в ожиданье, хоть немолод,

И внукам быть давно пора,

Всё это выставил на холод,

Лёг спать, забывшись до утра.

А утром друг пришёл с бутылкой

(Был праздник или выходной),

И с кислым огурцом на вилке

Решили тяпнуть по одной.

И вот уже под носом рюмка,

Вдруг чую – мощный апельсин,

И осенило недоумка:

«Как мог забыть тебя я, Зин?!»

И вот плывёт – дорогу, люди,

Как из Антарктики привет,

Как айсберг, он лежит на блюде,

Верхушкой излучая свет.

В его таинственных глубинах,

Как мухи в древнем янтаре,

Застыли в сказочных картинах

Следы невиданных зверей.

Застыл восторг на наших лицах,

Блестящий жир застыл, как крем,

За неимением горчицы

Приправой служит старый хрен.

И друг мой, пламень льдом приправив,

Сказал мне: «Сашка, молодец!

Какой, однако, против правил

Отличный вышел ХОЛОДЕЦ!»

А я, слегка хмельною кровью

На миг почуяв горний свет,

Решил: «Раз сделано с любовью –

Предела совершенству нет!»

Москва, 27 марта 2004 г.